Леонид ЖУХОВИЦКИЙ: Плачу долги

   У каждого человека со временем накапливаются долги. И надо успеть расплатиться. У меня долгов тоже полно, потому что множество людей мне хоть в чем-то, да помогало. Я давно хотел написать книжечку, которая так и называлась бы: “Плачу долги”. В страшном двадцатом веке без людской помощи было просто не выжить. А в нынешнем столетии я, может быть, больше всего должен удивительному существу по имени Кристина. Ласкательно – Кристи… Перед полночью зашла жена и сказала растерянно: – Собака умерла.
   – Как умерла? – спросил я бестолково.
   Как умерла, подумал я, когда два часа назад она еще гуляла с женой возле дома, плохо гуляла, неуверенно переставляя больные лапки, – но ведь ходила, сама ходила. А утром, хоть и вяло, съела свой завтрак, два пакетика “Педигри”. Так как же – умерла?..
   Глупые мысли, глупей не придумаешь: как будто смерть учитывает, чем занималось живое существо в свой последний день или час.
   А потом навалилось все сразу – и ужас, и жалость, и нестерпимое чувство вины. За что? Да какая разница, человек перед собакой всегда виноват. В том хотя бы, что живет впятеро дольше, что ест за столом, а ей швыряет на грязную землю обглоданную кость, что придумал и повторяет подлую пословицу “собаке собачья смерть”. Не за эту ли подлость судьба наказывает едва ли не каждого третьего двуногого долгой, мучительной, гадостной смертью? Кристи была девочкой, малым пуделем, но среди малых особенно малой, почти карликовой. Мне слово “карлик” не нравилось, и я всем говорил, что она у нас маленький пудель, так звучало лучше. Кстати, мужчины и женщины лилипутского роста тоже зовут себя не карликами, а маленькими людьми. Попала в наш дом она пятнадцать лет назад крохотным черным щенком, ее принесла тогдашняя моя жена. Поехала покупать и выбрала одну из помета. Не знаю, почему именно ее, но выбор вышел на редкость удачным: собачонка оказалась уникально добрая, веселая, умненькая, ласковая. Всего, что требуем мы от близких людей, в Кристи было поверх головы. До сих пор помню ежевечернее ощущение счастья: возвращаешься домой, выходишь у себя на седьмом из лифта, а в квартире уже кто-то радостно повизгивает, и в приоткрытую дверь тут же высовывается родной черный нос. С собакой в доме всегда тепло.
   Кристи была маленькая не только по названию породы. Она и весила-то три кило с хвостиком. Зимой обрастала курчавой черной шерстью, и вид был туда-сюда. А летом, когда стригли “подо льва”, выяснялось, что там и смотреть-то не на что: размером с тощую кошку, и лапки карандашиками. Я диву давался: как в таком хлипком тельце умещалась такая уйма доброты? За всю свою жизнь Кристи не только никого не укусила, но и попытки такой не сделала. Лаяла здорово, это да. Кто-то пройдет под окнами – и зальется на пять минут звонкий голосишко. Может, этот талант придавал ей некую уверенность – ведь в любой собачьей компании она оказывалась самой мелкой. Или так здоровалась с проходящими? Как-то к нам пришла в гости Галя Кучерская, театральный критик.
   Кристи зазвенела своим фирменным лаем, а потом подошла к гостье и сунула нос ей в коленки. Галя сказала изумленно: “Какая же это собака? Это человечек”! А теперь этот человечек ушел так же деликатно, как и жил, даже неопрятным процессом умирания не доставив хозяевам никаких хлопот.
   Легла, уснула – и все. О такой смерти мечтают миллионы людей, но мало кому она достается. Говорят, только праведникам.
   В общем-то, страшного часа мы уже года полтора ждали. Кристи стала стареть, и это было заметно.
   На улице не бегала, а по-старушечьи семенила, сделав свои дела, тут же возвращалась к дверям подъезда, просилась домой. Прежде она любила играть с теннисным мячиком – я кидал, а она мчалась за ним со всех ног. Я и теперь иногда пытался соблазнить ее прыгучим зеленым шариком. Но Кристи смотрела на мяч безучастно и лишь потом из вежливости делала вид, что бежит за ним. Печален был этот вялый, через силу, бег. Я, естественно, не хотел, чтобы она старела, по-своему старался, чтобы не теряла форму, и, выпуская на улицу, ждал, пока сама сойдет по ступенькам.
   Она же медлила, смотрела на меня. Ну что мне стоило снести ее на руках? Вряд ли это приблизило бы конец, а зато Кристи лишний раз почувствовала, что ее любят. Куда мудрее поступала жена: брала собачонку на руки, гладила, разговаривала с ней. И Кристи, в прежние годы державшаяся меня, теперь все больше льнула к жене.
   Иногда ночью она тихо скреблась в мою дверь. Я впускал ее в комнату. Кристи подходила к кровати и молча на меня смотрела. А тихий собачий взгляд бьет прямо по совести. Я пытался понять, чего она хочет, даже спрашивал – но как она могла ответить? Я бросал корм в ее миску, открывал дверь на улицу. Кристи не реагировала. Может, ей просто хотелось, чтобы ее погладили? И эта недоданная ласка теперь, когда она ушла, рвала мне сердце.
   Утром и днем звонили по разным делам люди, говорить было тяжело, почти невозможно, и я всем отвечал, что у нас горе, умерла собака. Кто-то не понимал, большинство сочувствовало – но от их сочувствия становилось еще больней. Говорили, например, что один собачий год идет за семь человеческих, так что, по сути, Кристи прожила больше века. Но что мне было от этой арифметики, когда вся ее коротенькая жизнь прошла на моих глазах! Пятнадцать лет – они и есть пятнадцать. Еще говорили, что она теперь в своем собачьем раю. Но что это за такой особый собачий рай? Неужели и на том свете сегрегация, и, как на земле у номенклатурных чиновников свои дома, санатории, больницы и даже кладбища, так и за гробом души покойников делятся по сортам, человеку – где получше, а прочей живности – что останется? Кристи жила с нами, наш дом был ее домом, наша семья была ее семьей, и если нас пустят в рай, то где же ей быть, как не с нами? Адам жил бок о бок со всеми божьими тварями в мире и любви. А новый мир, где друг друга гонят, грызут и рвут, создали уже сами люди.
   …Одинокие бабули, вечерами семенящие по двору со своими мохнатыми беспородными компаньонками, истово уверяют, что собаки куда лучше людей. Не знаю, может, и так. Хотя люди разные и псы разные. Есть добрые, верные, улыбчивые – но есть и злобные, коварные, всегда готовые при выгодном случае пустить в ход клыки. Все так! И все же не могу себе представить собаку, которая отвела бы старого больного хозяина на усыпление.